Виктор
Калитвянский
РАЗВИЛКА
Пьеса в 3 актах
Действующие лица:
Милюков Павел Николаевич (1)
Нина Васильевна, жена Милюкова (2)
Шполянский Аминад Петрович (3)
Трепов Дмитрий Федорович (4)
Журавлёв Иван Тимофеевич
Столыпин Петр Аркадьевич (5)
Император Николай Второй (6)
Императрица Александра Федоровна (7)
События 1-го и 2-го акта происходят в конце марта 1943 года, в городке Экс-ле-бэн, на юго-востоке Франции.
Эпизоды воспоминаний - в 1906 году в Петербурге.
Где происходят события 3 акта - доподлинно неизвестно.
(1) Павел Николаевич Милюков (1859-1943) – историк, политик, дипломат, один из лидеров партии конституционных демократов (кадетов), член Временного правительства, один из лидеров русской эмиграции.
(2) Нина Васильевна Милюкова (1881-1959) – вторая жена Милюкова.
(3) Шполянский Аминад Петрович (1887-1957) – русский поэт-сатирик (псевдоним – Дон Аминадо), адвокат.
(4) Трепов Дмитрий Фёдорович (1855-1906) – русский государственный деятель, московский обер-полицмейстер, генерал-губернатор Петербурга.
(5) Столыпин Пётр Аркадьевич (1862-1910) – русский государственный деятель, министр внутренних дел, председатель правительства.
(6) Император Николай Второй (1868-1918) – русский царь.
(7) Императрица Александра Фёдоровна (1872-1918) – русская царица, жена Николая Второго.
АКТ ПЕРВЫЙ
Скромная гостиная в квартире Милюкова.
Середина дня.
Почти все поверхности в гостиной - на бюро, на подоконнике, на пианино, на нескольких стульях - завалены стопками книг, подшивками газет, рукописями.
В центре – кресло. В кресле, укрыв ноги пледом, сидит Милюков, седой старик. На коленях – раскрытая папка, в откинутой руке – карандаш.
Милюков дремлет.
Становится слышен густой общий звук леса: чириканье птиц, шум ветра и шуршание листвы. Женский голос тянет ласково: «Пашенька, где ты?».
Карандаш падает из пальцев Милюкова. Он вздрагивает, поднимает голову, оглядывает гостиную. Вздыхает, тянется за карандашом. Листает папку с бумагами, начинает писать. Закончив писать, берет листок и читает.
ГОЛОС МИЛЮКОВА. В тот же день временный комитет Думы протестовал против нового способа создания коалиции социалистическими группами. Он защищал свое право участия в выборе и подчёркивал, что коалиция лишь тогда может привести к общенародному признанию власти, если она уравновешена взаимным соглашением составных частей и не преследует частных партийных целей. (Пауза. Снова читает.) Церетели определил положение так: «Это не только кризис власти. В её истории началась новая эра». На своем боевом языке Ленин вторил: «4 июля ещё возможен был мирный переход власти к Советам... Теперь мирное развитие революции невозможно, и вопрос историей поставлен так: либо полная победа контрреволюции, либо новая революция».
Пауза.
Милюков поворачивает голову, смотрит на часы, висящие в простенке. Часы показывают три часа. Милюков захлопывает папку с бумагами, кладёт ее на пол. С некоторым трудом встает из кресла и распрямляется во весь свой немалый рост. Слегка волоча ноги, идёт к простенку. Там, под часами, стоит столик с радиоприемником. Милюков включает радиоприемник.
ГОЛОС ДИКТОРА. ... продолжаются наступательные бои севернее тунисского города Гафса. Итальянские и немецкие войска оказывают ожесточенное сопротивление англо-американским союзникам. По сообщениям из России русские войска остановили наступление на западном направлении от Москвы, которое они вели последний месяц. Итогом операции стало ликвидация немецкого плацдарма и занятие городов Ржева и Вязьмы, имеющих стратегическое значение.
Звучит музыка. Милюков выключает приемник и идёт к стене, на которой висит огромная карта Европы. Он становится возле карты и рассматривает её правую, восточную часть, время от времени проводя по карте пальцем.
Затем возвращается в кресло. Накрывает колени пледом, берет с пола папку, открывает её, пишет.
ГОЛОС МИЛЮКОВА. Я заключаю, что оба лидера пришли к выводу, что борьба с буржуазией покончена, и начинается новый акт пьесы: идёт борьба между двумя течениями, умеренным и крайним, в самом социализме... Ленин определяет эксперимент большевиков как конец мирной эволюции социализма в России и начало военных отношений...
Слышен звук открывшейся двери.
В гостиную входит, снимая пальто, Нина Васильевна.
МИЛЮКОВ. А где Аминадон?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я оставила его у нотариуса. Ходила в лавку.
МИЛЮКОВ. И как?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. С большим трудом. Хорошо хоть Аминад Петрович выручает, иначе бы... (Уходит в кухню.)
МИЛЮКОВ. У нотариуса... Все в порядке?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА (снова появляясь в дверях кухни). А что могло быть не в порядке?
МИЛЮКОВ. Я просто спрашиваю. (Берет в руки лист бумаги.)
НИНА ВАСИЛЬЕВНА (подходя). Шполянский принесёт твою копию завещания... (Пауза.) Что?.. Нужно было - самой?
МИЛЮКОВ. Да господь с тобой... это совершенно всё равно.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА (с интонацией доктора). Как ты себя чувствуешь?
МИЛЮКОВ. Хорошо.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ты плохо спал.
МИЛЮКОВ. Плохо? Когда я сплю – это хорошо. Плохо, когда не сплю вовсе.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ты опять разговаривал во сне.
МИЛЮКОВ (рассеяно). Да?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Да. Ты даже назвал одно имя...
МИЛЮКОВ (поднимая глаза на жену). Опять?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Опять.
МИЛЮКОВ. Ниночка, ты должна понять... Мы прожили с Аней столько лет...
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Да нет!.. Я вовсе не про это... И... я прекрасно понимаю... Конечно, этого никуда не деть... И не надобно никуда девать! (Целует его в голову.) Так что я вовсе не ревную, Павел ты мой Николаевич... Тем более что ты называл мужское имя...
МИЛЮКОВ. Мужское?
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Мужское.
МИЛЮКОВ. Я ничего не помню.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы спорили. (Вздыхает.) Вашему спору не будет конца... Пойду что-нибудь приготовлю.
МИЛЮКОВ. Да. Трудно жить полной жизнью на пустой желудок... (Пауза.) Не напрягайся. Это не моё. Цитата.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. А... Шполянского.
МИЛЮКОВ. Дона Аминадо!
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Твой дон вот-вот придёт. У него скоро поезд. (Уходит в кухню.)
Милюков некоторое время сидит, задумавшись. Потом - читает.
ГОЛОС МИЛЮКОВА. Гитлер и Сталин! Случилось так, что эти два человека, вышедшие оба из неизвестности, грубые по натуре и врождённому инстинкту, лишённые культуры и образования, сумели в эти дни не только сохранить то руководящее положение, которое каждый из них в своей стране занимал, но и взять в свои руки судьбу многих миллионов людей в Европе и во всем свете. Оба, во имя нового порядка, который должен быть создан в мире, растоптали все понятия права и морали, выработанные столетиями человеческой цивилизации. Оба провозгласили себя носителями мирового переворота во исполнение их исторической миссии. Оба, как будто, были предвестниками тех сумерек богов, о которых так часто вещали поэты и пророки. (Опускает лист, берёт карандаш, делает правки).
Стук двери. Входит Шполянский, смуглый, большеглазый мужчина лет сорока пяти. Кладёт на столик большой запечатанный конверт. Милюков пристально смотрит на конверт.
ШПОЛЯНСКИЙ. Это ваш экземпляр завещания.
МИЛЮКОВ. Да-да. Я понимаю. Спасибо. Огромное спасибо...
ШПОЛЯНСКИЙ. Рад был помочь. (Пауза.) Вас что-то беспокоит, Павел Николавич?
МИЛЮКОВ. Нет, нет... Разве только... само существование завещания.
ШПОЛЯНСКИЙ. Понимаю. Чтобы составить завещание, надо сделать большое усилие.
МИЛЮКОВ. Да. Что называется, подвести черту.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА (входя из кухни). Глупости, никакой черты. Это просто формальность.
ШПОЛЯНСКИЙ. Необходимая формальность. Тем более, в вашем случае... (Поспешно.) Я имею в виду, что у вас есть чем распорядиться... Слава богу.
Нина Васильевна освобождает столик от бумаг. Милюков следит за её действиями. Нина Васильевна показывает ему конверт с завещанием и кладёт его в один из ящиков бюро.
НИНА ВАСИЛЬЕВНА (уходя в кухню). Сейчас будем обедать...
ШПОЛЯНСКИЙ (беря стул и подсаживаясь к милюковскому креслу). Как идёт работа?.. Мемуары... продвигаются?..
МИЛЮКОВ. Не так быстро, как хотелось бы. Не хватает документов... И память стариковская.
ШПОЛЯНСКИЙ (улыбаясь). Павел Николаевич, не гневите богов... Мне бы такую память.
МИЛЮКОВ. Нет, нет, я не кокетничаю... Невозможно писать о таких событиях на память. Это просто ужасно...
ШПОЛЯНСКИЙ. Ну, в конце концов, война не продлится вечно... Вернётесь в Париж, отредактируете.
МИЛЮКОВ. Да, конечно... Дай только бог - дожить...
ШПОЛЯНСКИЙ. Доживёте, вам еще надо мемуары закончить... Кстати, как там на фронте?
МИЛЮКОВ (поворачиваясь к карте, поднимая палец). Ну как?.. В общем, недурно... Загогулину Ржевскую отрезали наконец. Сколько нам крови стоила... Целый год – как в стену... А до Москвы всего сто верст... Так что теперь гораздо лучше. На крымском направлении... от Екатеринодара... запечатали германцев в Крыму. Только вот, Харьков снова отдали... Смазали сталинградский успех... Жаль!
ШПОЛЯНСКИЙ. Сталинградский...
МИЛЮКОВ (пожимая плечами). Сталинградский... Не скажешь ведь: царицынский?..
ШПОЛЯНСКИЙ. Это верно... Не скажешь.
МИЛЮКОВ. Что ж теперь... В общем, учится армия, но... как писал товарищ Ленин, шаг вперед, два шага назад... Кто бы мог подумать, что русская армия отступит до самой Волги?..
ШПОЛЯНСКИЙ. Русская? Советская, Павел Николаевич...
МИЛЮКОВ. Бросьте, Аминад Петрович! Не стоит играть словами. И та армия состояла преимущественно из русских мужиков, из крестьян, и эта...
ШПОЛЯНСКИЙ. Из колхозников... Но та армия не бегала до Кавказских гор.
МИЛЮКОВ. Не бегала... Это верно. Но, боюсь, не армия в том виновата...
ШПОЛЯНСКИЙ. Говорят, огромное количество пленных... Невиданное дело!
МИЛЮКОВ. То-то и оно. Почему столько пленных? Русский солдат всегда был храбр и стоек.
ШПОЛЯНСКИЙ. Может быть, не хотел русский мужик воевать за советскую власть?
МИЛЮКОВ. Не знаю... Может быть... Но в дни испытаний всегда наступает момент выбора. Так и здесь: кто больший враг – Гитлер или Сталин?
ШПОЛЯНСКИЙ. А не усложняете ли вы, Павел Николаевич? Свойственно ли мужику задаваться такими вопросами?
МИЛЮКОВ. Нет, нет, это вы упрощаете! Вы знаете, как я отношусь к советской власти, к Сталину... но надо признать очевидно: дореволюционный мужик и нынешний колхозник – разные люди. И по культурному уровню, и по политическому сознанию.
ШПОЛЯНСКИЙ. Ну да, вы писали в своей статье... Но я, право, не знаю...
Пауза.
МИЛЮКОВ (не глядя на Шполянского). Что говорят?..
ШПОЛЯНСКИЙ. Говорят?..
МИЛЮКОВ. Не притворяйтесь, Аминад Петрович... Вы понимаете, что я про мою статью... Про уроки большевизма.
ШПОЛЯНСКИЙ (взглянув на вошедшую Нину Васильевну). Ну что?.. Разное говорят.
МИЛЮКОВ. Ругают?
ШПОЛЯНСКИЙ. Не то чтобы ругают...
МИЛЮКОВ. Да знаю я, что они говорят. Свихнулся, мол, Милюкова на старости лет, и в своем безумии обнаружил правду большевиков...
ШПОЛЯНСКИЙ. Ну, не совсем так... Но многие не одобряют.
МИЛЮКОВ. Да, представляю, что напишет Вишняк в «Новом журнале»...
НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, чтобы он ни написал, это не должно нам помешать выпить за встречу... Наливайте, Аминад Петрович!
ШПОЛЯНСКИЙ. Слушаюсь!